Портрет поэта без ретуши
Вепсский поэт Николай Абрамов для многих исследователей его творчества так и останется чудесной тайной географической и литературной вершины Ленинградской области, на которой, словно мифическое древо неугасимой жизни, вырос настоящий классик мирового масштаба. И чем дальше от нас будет печальная ночь окончания его земной жизни, тем менее точным будет его привычный для близких людей образ. А пока он не такой лакированный, как на доске почёта, в публикациях и в народной памяти, но колоритный и немного приоткрывающий ту самую тайну вепсского гения в маленькой деревне нашей прежней Олонии, что ведёт свою летопись в двадцать первом веке почти на стыке Ленинградской и Вологодской областей.
Став после смерти признанным классиком вепсской литературы, Николай и при жизни, опережая время, так называл себя с оттенком доброй иронии, чтобы уберечься от болезненных уколов критики, но при этом всегда мечтал, чтобы он был своим для великих русских поэтов. Переводил их гениальные и глубокие по смыслам, отточенные до совершенства строки с особым рвением на родной язык предков, не знавших письменности, но владеющих образностью восприятия красоты и гармонии. Другим вепсским поэтам это было не под силу, а Николай, как ребёнок с любимой игрушкой, управлялся с близкими душе словами сразу на нескольких языках и по-детски радовался успеху и признанию в словотворчестве и в других ипостасях, предпочитая в разносторонних увлечениях литературу и визуальное искусство.
Мы впервые встретились с ним ещё в двадцатом веке на радиостудии «Лодья». Мы скрестили в тот первый день шпаги взаимного интереса, с первого знакомства ощутив схожесть в восприятии действительности и творческих процессов, поэтому наше дружеское общение и творческое сотрудничество растянулось почти на десятилетия.
Я видел его глубокую печаль на похоронах утонувшего в деревенском озере отца. На том самом берегу, у которого он перевернулся на лодке-долблёнке, мы с Николаем через несколько лет окунались в озеро после парилки. А когда к нам неожиданно присоединились гости из Южно-Африканской республики, возникла и была блестяще реализована идея с представлением обнажённого поэта белой веси, так проникновенно и мелодично читающего свои стихотворные строки, что африканцы были в восторге. Так спонтанно на географической вершине Ленинградской области, в родной деревне классика вепсской литературы, случился поэтический успех межконтинентального уровня.
Запомнилась и другая наша баня. В тот вечер мороз в Ладве достигал 45 градусов, поэтому даже в одежде на свежем воздухе было зябко. Но на предложение авторов телепрограммы «Письма из провинции» федерального телеканала «Культура» показать, как вепсы парятся в бане, окунаясь в снег, Николай охотно согласился, хотя до этого даже в мягкую погоду в холодном снегу не купался. Протопил он свою баньку по просьбе оператора не шибко, чтобы объектив камеры не запотевал, так что пришлось нам выскакивать на крепкий мороз голыми без достаточного прогрева. Испытание это стало суровым. Когда понадобился третий дубль, Николай твёрдо сказал, что выскакивает на мороз в последний раз. Потом нас записывали уже на тёплой печке, которая припекала снизу, как горячая сковорода. Именно тогда Коля, с глубокой нежностью поглядывая на маму, прочитал посвящённое ей стихотворение «Молоко», которое украсило всю программу. Я любовался его почти младенческой нежностью к матери, к которой он стремился после странствий и рабочих будней всю свою жизнь. С ней он радостно делился своими творческими успехами, словно удачным уловом на любимой с детства реке Ояти.
Ещё одна наша баня была общественной. И в ней пронизывающе до костей проявилось недопонимание на грани презрения со стороны земляков к великому поэту малого народа. Николай потому и казался кому-то порой хвастливым, что хотел искренне доказать рядом живущим людям, что он не такой, как все, что ему больно быть в их глазах «гадким утёнком» со светлой душой израненного нападками белого лебедя. Когда у него случались тяжкие и длительные запои, близкие люди терпеливо старались ему помочь и принять это временное забытьё, как хронический недуг, а другие ухмылялись, издевались и презирали. Вот и в той памятной бане бедный Коля по ошибке присел в парилке на чужой коврик. И столько было злобы и презрения в глазах и словах хозяина этой тряпицы, что мне пришлось сказать ему, что он ещё будет стыдиться.
Стыдиться надо бы и другим людям, которые при жизни поэта наносили ему свои душевные раны. Но Бог нам всем судья, ведь классик вепсской литературы Николай Абрамов от этих душевных ран становился только более глубоким поэтом, высекающим в страданиях лучшие слова на родном и на русском языке.
С юности он не мог забыть историю своей несчастливой любви. Она напоминала ему и физически, хромотой с болью искалеченной ноги. Видимо, потому, до самого последнего своего дня на этой земле пытался доказать той, не принявшей его большую и вечную любовь, что самые лучшие красавицы готовы принять его ухаживания. И, действительно, лишь стоило поэту начать вслух делиться своим поэтическим богатством, представительницы прекрасной половины человечества очаровывались им.
Ещё одна настоящая страсть Николая, как представителя людей леса – рыбная ловля. Он старался ловить окуней с щуками и форелью в родной деревне, угощая потом рыбкой, приготовленной в маминой печи, друзей в разных городах. Не забывал при этом и про чудесные мамины калитки с тем самым парным молоком, которое увековечил в своем стихотворении. Мы во время съёмок любительского кино таскали с ним крупных окуней на Онежском озере даже в те мгновения, когда наша лодка стала из-за течи тонуть. В азарте рыбака, наполненного страстью своего рода, невозможно было оторвать Николая от вытягивания рыбы даже при большом риске.
Он был хорошим фотографом со своим видением окружающей красоты природы, не пропуская по возможности ни одной красивой женщины. В его фотоколлекции можно найти сотни интересных фотографий. Поэтому и полюбил он киносъёмки любого уровня, от любительских до профессиональных, был готов отложить все дела, чтобы принять участие в очередном проекте. А первым был наш самодеятельный фильм «Армастан», рассказывающий зрителям о жизни вепсов, мир которых увлекателен и загадочен. Николай был так увлечён этим авторским проектом, что рассказывал о нём при любой возможности знакомым и в прессе. Именно тогда его даже стали звать в Карелии вепсским Депардьё за внешнее сходство. Коле это очень льстило, ведь он всегда старался в своём трепетном сердце совместить мировую культуру с душой потомков летописной веси. И это у него получилось!
Классик вепсской литературы постоянно стремился к знакомству со знаменитостями. Как ребёнок, радовался возможности пообщаться с поэтом Евгением Евтушенко, его похвале за мелодичность вепсской поэтики. Он любил рассказывать друзьям, что смог положить руку на плечо президенту Финляндии Тарье Халонен, даже не осознавая, что этого политика через некоторое время общество забудет, а поэт Николай Абрамов уже навсегда занял первое место в литературе своего народа. Не случайно он говорил с другими великими поэтами мира, уже после их смерти, на тонком и глубоком по смыслам языке настоящей поэзии, для которой не существует границ во времени и пространстве.
